В 1973 году Джордж Сорос арендовал для своего четырехлетнего хеджевого фонда новый офис на Манхэттене возле Центрального парка. В то время он и подобные ему фонды были одинокими стрелками современного капитализма. Одной лишь интуиции недостаточно, чтобы совершать рискованные действия: фонды жили – и умирали – стремительно. Теперь все изменилось. За последние четыре десятка лет фонд Сороса вырос с четырех миллионов до 25 миллиардов долларов. Тем не менее, он превратился в великого старца развивающейся индустрии, которая больше не нуждается в одиноких стрелках. Хеджевые фонды становятся менее рискованными. И на первый взгляд кажется, будто в ответе за это новый шериф – Комиссия по ценным бумагам и биржам США.

На днях один молодой одаренный дипломат из Китая задал мне каверзный вопрос. Сначала я подумал, что он возник на почве милой китайской особенности искать бесконечные модели и вечные ценности в хаосе и беспорядочном течении событий. Однако затем до меня дошло, что любой человек, внимательно наблюдающий за катастрофой по обе стороны Атлантики, должен задавать себе подобный вопрос. В США уровень государственного долга достиг нереальных и неподъемных размеров, а политическую систему разбил жестокий паралич. Процесс принятия стратегических решений оказался в заложниках у идеологической поляризации. Демократы и республиканцы, конечно, могут избежать позорного и крайне опасного дефолта, приняв решение по верхней границе долга в 11 ночи в последний день.

В 2005 году я переехал из Великобритании в США, будучи преданным поклонником американского образа жизни, американцев, американского проекта, американской государственной системы и вообще всего американского. Я не хотел мириться с мнением, что звезда Штатов клонится к закату. Да, тогда я был воинствующим нигилистом. Прошло шесть лет, мне пришлось пересмотреть свою позицию. Конечно, я пока не готов пойти на попятную, но как всякий добросовестный наблюдатель я поражен твердым намерением Вашингтона доказать правоту самых ярых пессимистов. Кто-то возразит, что проблемы с принятием лимита государственного долга, которые в первую очередь навевают грустные мысли, явление неординарное, поэтому не стоит использовать его в качестве основы для предсказаний.

В середине брюссельского саммита во спасение евро, который состоялся в четверг на этой неделе, европейские лидеры распространили предварительное коммюнике. В нем говорилось о «Европейском плане Маршала» для Греции. Когда саммит закончился, высокопарная фраза тихо, без лишнего шума, исчезла из окончательного текста заявления. И это правильно. Если семнадцать стран, входящих в состав Еврозоны, не собираются формировать полномасштабный фискальный союз, чтобы упрочить позиции своей единой валюты, то партнеры Греции по Европейскому Союзу не планируют прибегать к программе финансовой помощи, сопоставимой с планом Маршала, разработанным в 1948-51 гг. для Западной Европы.

События в Европе развиваются слишком быстро. Неповоротливым европейским политикам за ними не успеть, да и не очень-то они стараются. На прошлой неделе долговой кризис вплотную подобрался к Италии. Но Евросоюз отвернулся и занялся другими проблемами. Политики совершили большую ошибку, отложив внеочередной саммит ЕС до четверга. Совет Европы должен был сразу удвоить размер Европейского фонда по обеспечению финансовой стабильности, сделать его более гибким, позволив расходовать эти средства на вторичном рынке облигаций. Совет мог бы пресечь все дебаты о том, как поступить с частными кредиторами, купившими греческие долговые облигации. Однако вместо решительных действий он позволил министрам финансам копаться в мелких технических деталях и откладывать принятие решения. Ангела Меркель прямо заявила, что не видит в саммите острой необходимости.

Любой долговой кризис ставит перед нами один и тот же вопрос: есть ли безопасный выход назад, к платежеспособности и стабильности. У Греции его, судя по всему, нет. То же самое, но в меньшей степени относится к Ирландии и Португалии. В связи с этим возникает еще три вопроса. Первый: каких масштабов должна быть реструктуризация? второй: кто должен понести львиную долю убытков? И, наконец, третий: достаточно ли одной реструктуризации? Ответ на последний вопрос - нет. Отсюда вытекает следующий вопрос - выживет ли валютный союз в том виде, в котором он существует сейчас. Аналитики Citigroup дают отрицательный ответ на первый из поставленных выше вопросов. По данным проведенного ими анализа, к 2014 году соотношение валового долга к валовому внутреннему продукту вырастет до 180% в Греции, 145% в Ирландии и 135% в Португалии.

Европа проигрывает войну между избранными правительствами и никем не избранными рейтинговыми агентствами. Правительства пытаются править, но у руля по-прежнему рейтинговые агентства. Электорат прекрасно знает, как обстоят дела, поэтому некоторые страны в составе Европейского Союза так яростно противятся фискальным трансфертам в пользу других стран. И все же, некоторые страны, в первую очередь, Германия, выигрывают от существования евро. Его стоимость существенно ниже, чем соответствующие валюты так называемых центральных стран, поэтому их экспортная продукция более конкурентоспособна на европейском и международном рынках. Дефолты в странах Еврозоны с высоким уровнем задолженности негативно отразятся на позициях банков и пенсионных фондов как в центральных, так и в периферийных странах.

Европейский финансовый кризис уже стучится в двери Италии. В США администрация заявляет о том, что столкнется с нехваткой финансирования в начале следующего месяца, если верхняя граница долга не будет поднята. По сравнению с американцами, европейцы гораздо меньше верят в блага дефолтов в государственном секторе. Однако и те, и другие признают, что дефолт сейчас далеко не самый худший вариант развития событий. Для разочарованных европейцев самое страшное зло - это «трансфертный союз», для строптивых Республиканцев - повышение налогов. Fiat justitia, et pereat mundus - да свершится правосудие, и да погибнет мир (Прим. Profinance.ru: девиз германского императора Фердинанда I).

Всем известно, чего хочет Запад от Китая. Также можно догадаться о том, чего Китай не хочет от Запада. Чего-то не хватает в этой истории мирового геополитического противостояния: никто не знает, чего хочет Китай от своего статуса сверхдержавы. Как и множество других европейских и американских комментаторов, я потратил немало времени, слушая китайских ученых, официальных лиц и дипломатов. Несколько лет назад такие фигуры были редкостью на международных саммитах, встречах и форумах. А тем, кто приезжал в Пекин, оставалось неприятное чувство, что их собеседники прошли тщательную подготовку на предмет своих «единственно правильных» взглядов. Но сейчас все изменилось. Несколько месяцев назад заместитель одного из министров в Китае как бы между прочим признал, что в Центральной партийной школе нет единого мнения относительно отношений с Вашингтоном. Некоторые хранители идеологического пыла считают, что Штаты понимают только язык грубой силы, другие уверены, что Китай заинтересован не только в конкуренции, но и в сотрудничестве.

Наслаждайтесь грядущим спадом! США и другие страны с высоким уровнем долга ни за что не услышат такой парадоксальный совет от Банка международных расчетов. Но именно такой вывод можно сделать, прочитав его последний годовой отчет. Уильям Уайт, бывший экономический советник Банка международных расчетов делает достойные восхищения предупреждения относительно монетарных и финансовых излишеств. Стивен Сечетти, его преемник достоин всяческого уважения. Но с акцентами, расставленными в его отчете, трудно согласиться. Он недооценивает те препоны, которые создают широкомасштабные фискальные ограничения. Бесконечные фискальные и монетарные стимулы - не самая гениальная идея. Но неординарные времена требуют нестандартных решений и нетрадиционных политических мер. В чем же неординарность современности? Ответ скрывается в количестве экономик, которые по определению Центра экономических прогнозов Джерома Леви, переживают «ограниченную депрессию» - период стабильного отказа от заемных средств в частном секторе.